Неточные совпадения
Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой:
Ему и то уж силы придаёт,
Что подвигов его свидетель целый свет.
Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый,
За все труды, за весь потерянный
покой,
Ни славою, ни почестьми не льстится,
И мыслью оживлён одной:
Что к пользе
общей он трудится.
«Да не это ли — тайная цель всякого и всякой: найти в своем друге неизменную физиономию
покоя, вечное и ровное течение чувства? Ведь это норма любви, и чуть что отступает от нее, изменяется, охлаждается — мы страдаем: стало быть, мой идеал —
общий идеал? — думал он. — Не есть ли это венец выработанности, выяснения взаимных отношений обоих полов?»
Пробило уже девять часов — час
общего отдыха и
покоя после столь тревожного для всех дня.
Бегать он начал с двадцати лет. Первый побег произвел
общее изумление. Его уж оставили в
покое: живи, как хочешь, — казалось, чего еще нужно! И вот, однако ж, он этим не удовольствовался, скрылся совсем. Впрочем, он сам объяснил загадку, прислав с дороги к отцу письмо, в котором уведомлял, что бежал с тем, чтобы послужить церкви Милостивого Спаса, что в Малиновце.
Супруги крестят друг друга и отправляются на
покой в
общую спальню.
— Пропасти на вас нет! — кричит из своего угла отец, которого
покой беспрерывно возмущается
общей беготнею.
Арапов нанимал у Давыдовской две комнаты, в которые вход был, однако, из
общей передней. В первой комнате с диваном и двумя большими зеркалами у него был гостиный
покой, а во второй он устроил себе кабинет и спальню.
Только поднимавшееся солнце да голоса распевавших птиц нарушали картину
общего торжественного
покоя.
В залах было грязновато, и уже с самого начала толпа казалась в значительной части пьяною. В тесных
покоях с закоптелыми стенами и потолками горели кривые люстры; они казались громадными, тяжелыми, отнимающими много воздуха. Полинялые занавесы у дверей имели такой вид, что противно было задеть их. То здесь, то там собирались толпы, слышались восклицания и смех, — это ходили за наряженными в привлекавшие
общее внимание костюмы.
Но вышло так, что они и никаких затруднений не встретили; они просто, пользуясь
общей сумятицей в доме, свободно вошли и свободно прошли длинный ряд пустых
покоев и предстали здесь привидениями в ту самую минуту, когда губернатор и Байцуров отворили дверь оставленного без всякой защиты крыльца плодомасовского дома.
Люби
покой, природу, книгу
И независимость храни,
Не то среды поддайся игу
И лямку
общую тяни.
— Зачем вы меня сюда привезли? — продолжал доктор, тряся бородой. — Если вы с жиру женитесь, с жиру беситесь и разыгрываете мелодрамы, то при чем тут я? Что у меня
общего с вашими романами? Оставьте меня в
покое! Упражняйтесь в благородном кулачестве, рисуйтесь гуманными идеями, играйте (доктор покосился на футляр с виолончелью) — играйте на контрабасах и тромбонах, жирейте, как каплуны, но не смейте глумиться над личностью! Не умеете уважать ее, так хоть избавьте ее от вашего внимания!
Эта
общая комната, хотя в ней и сидело теперь несколько человек, все почему-то невольно напоминала какой-то нежилой
покой: совершенно голые стены, голые окна, из которых в одном только висела, Бог весть для чего, коленкоровая штора, у стен в беспорядке приткнулись несколько плетеных стульев, в одном углу валялись какие-то вещи, что-то вроде столовой да кухонной посуды, какие-то картонки, какая-то литография в запыленной рамке, сухая трава какая-то в бумажном тюричке, ножка от сломанного кресла…
В Кракове начальствовал полковник Штакельберг, преемник Суворова по командованию Суздальским полком. Он был храбрый офицер, но слабохарактерный, больной и любящий
покой человек. Александр Васильевич был очень недоволен, что его детище досталось лицу, которое, кроме личной храбрости, не имело с ним, Суворовым, ничего
общего.
Он был крайне вежлив с Кречетниковым, повторил свою благодарность Лопухину, сказал несколько приветливых слов генералам, губернскому предводителю, вице-губернатору, похвалил почетный караул, ординарцев и сделал всем остальным
общие поклоны, прошел вместе с наместником и губернатором во внутренние
покои дворца.
Так, среди
общего сна и
покоя, два человека, которым не спалось, встретили в Старом Городе день Тимофея, епископа прусского, день, в который бездна застоя и спокойствия, наконец, призвала другую бездну; день, с которого под старогородскими кровлями начинается новая эра.